Российское государство и общество в первой трети XIX в.

Российское государство и общество в первой трети XIX в. Введение Книга французского роялиста маркиза Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия», второе русское издание, пережила свое время. Это явление незаурядное, весьма редкое и по одному этому заслуживающее особого внимания. Уже в момент появления на свет в 1843 году она, по единодушной оценке современников, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Успех ее был ошеломляющим. Бескрайняя и загадочная Московия с давних пор привлекала европейских путешественников и искателей приключений. Многие из них делились с соотечественниками увиденным. Герберштейн и Олеарий, Горсей и Манштейн – имена этих иностранцев, побывавших в России в XVI – XVIII веках, знакомы многим. Из записки не раз издавались и на их родине, и у нас и, конечно, не раз еще будут изданы. Пожалуй эта книга одна из немногих книг, сохраняющих для современного читателя не только исторический, но и актуальный политический интерес. Чем же так сильно задел А. Кюстин и русское правительство периода достаточно мрачного в русской истории николаевского царствования, и современных поборников тех же идеалов? Ответ на этот вопрос один - правдой. Конечно, в книге Кюстина много поверхностных, высокомерных, несправедливых обвинений России и русского народа, иной раз просто нелепостей, но в главном он прав – рабская система сковывала и уродовала великую страну. Но правда остается правдой. А без точного и правдивого представления о реальном положении дел невозможно движение вперед. Итак, цель работы – показать российское государство и общество в первой трети XIX в. по работе Кюстин Астольф де Николаевская Россия. О форме правления Кюстин, убежденный сторонник абсолютной монархии, отец и дед которого были казнены во время Великой французской революции, по собственному признанию, ехал в Россию, чтобы еще раз убедиться в преимуществах самодержавной формы правления. Однако, будучи монархистом, Кюстин тем не менее с детства впитывал принципы того, что мы называем правовым государством. Высочайшим достижением современной Кюстину европейской мысли была усвоенная им философия французского Просвещения. Под ее влиянием такие понятия, как достоинство человеческой личности, равенство всех перед законом, примат общечеловеческих ценностей над прагматическими задачами и целями, стали достоянием определенного, достаточно широкого круга людей вне зависимости от их политических симпатий и антипатий. Достаточно сказать, что, отвергая вообще самобытность русской культуры, Кюстин отказывал в праве считаться великим национальным поэтом даже Пушкину, утверждая, что он – простой подражатель западным образцам. Столкновение с российской действительностью навсегда разбило иллюзии Кюстина и придало его сочинению непреходящую ценность. Отвращение, вызванное увиденным в николаевской России, абсолютное неприятие самодержавия во всех его проявлениях было столь велико, что, заканчивая книгу, Кюстин обращался с призывом к своим соотечественникам: «Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию … Каждый познакомившийся с царской Россией будет рад жить в какой угодно другой стране. Всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы». Горькие, но очень справедливые слова. 2. Политическая система общества Административно-командная система возникла не на пустом месте. Наивно полагать, что она – продукт одной Октябрьской революции или следствие извращений сталинской эпохи. Система эта имела глубокие корни в российском прошлом. «Россией управляет класс чиновников», - уверенно заявлял он, немного оглядевшись и вкусив первые плоды петербургской жизни. «Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти пигмеи-тираны безнаказанно угнетают страну». На протяжении своей книги Кюстин несколько раз упоминает петровскую «Табель о рангах», позволявшую, по его словам, в принципе сыну крепостного занять в бюрократической иерархии более высокое место, чем сыну вельможи. Действительно, такая возможность существовала – офицерский чин (подпоручик) и чин в гражданской службе (коллежской асессор) давали их обладателям право на получение потомственного дворянства, а вместе с ним и возможность занимать сколь угодно высокие посты в империи и приобретать какое угодно число крепостных. Право на дворянство давало и награждение орденом. К 1825 году выходцы из непривилегированных сословий составляли в среде высшей бюрократии около 15 процентов. Сложившаяся система настолько могущественна, проницательно замечает Кюстин, что даже сам император в значительной степени находится в руках бюрократов: «И, как это не звучит парадоксально, самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией, силой, страшной повсюду, потому, что злоупотребление ею именуется любовью к порядку, но особенно страшной в России». И уж совсем как сбывшееся пророчество звучат слова Кюстина, заключающие эту мысль: «Когда видишь, как императорский абсолютизм подменяется бюрократической тиранией, содрогаешься за участь страны. Где расцвела пышным цветом административная система, насажденная империей Наполеона в Европе». Если сделать поправку на естественную неприязнь Кюстина к Наполеону и установленным им во Франции буржуазным порядкам, то нельзя не поразиться его удивительной политической прозорливости в отношении дальнейшей судьбы нашего отечества. Необыкновенно близок к истине был Кюстин и тогда, когда говорил об ограниченности всевластия императора бюрократией. Автор «России в 1839 году», видимо, не догадывался, какое блестящее подтверждение его словам начала готовить история в это время. Дело в том, что именно в 1839 году приступил к работе специальный Секретный комитет, составленный из высших чиновников империи, которому было поручено императором разработать план постепенного освобождения крепостных крестьян в России. После восстания декабристов идеи политической реформы были решительно отвергнуты правительством, крестьянский же вопрос, напротив, постоянно был предметом обсуждения. Отдельные наиболее дальновидные бюрократы николаевского царствования прекрасно осознавали, какая опасность заложена в сохраняющемся крепостном строе. Недаром А. Х. Бенкендорф, создатель и глава III отделения, в том же 1839 году в «нравственно-политическом» отчете, представленном Николаю I, писал о крепостном праве как о «пороховом погребе под государством». Он же, а вслед за ним и император в 30-х – 40-х годах не раз говорили, что лучше решить крестьянский вопрос сверху, чем дать ему возможность разрешиться снизу (слова, ставшие позднее, благодаря Александру II, публично произнесшему их в 1856 году, сигналом к началу подготовки крестьянской реформы 1861 года). Николай I был убежден в необходимости реформировать крепостные отношения. Его умным и талантливым единомышленником был министр государственных имуществ П. Д. Киселев, которого император шутливо называл «мой начальник штаба по крестьянской части». В 30-х годах Киселев успешно провел реформу государственных крестьян, составлявших добрую половину сельского населения России и относившихся по закону к числу «свободных сельских обывателей». Казалось, чего проще достичь желаемого. Власть Николая I в это время была сильна, как никогда. Киселев имел продуманный план постепенной реформы помещичьей деревни, на котором собственной рукой императора было начертано: «Я не нашел сделать ни одного замечания и разрешаю внесть в Комитет». Одно мановение руки ничем не ограниченного самодержца, и дело двинулось бы веред. Но не тут-то было. Реакционная бюрократия, составлявшая большинство в Секретном комитете, воспрепятствовала этому (впрочем, царь нисколько не боролся и быстро отступил при первых признаках сопротивления). Идея крестьянской реформы была успешно похоронена, а на свет в 1842 году появился указ об обязанных крестьянах не давший практически никаких мало-мальски серьезных результатов. В 40-х годах еще несколько секретных комитетов пыталось подступиться к крестьянскому вопросу, но снова безрезультатно. В конце концов, умирающий, подавленный полным крахом в ходе Крымской войны выпестованной им системы Николай I вынужден был взять слово с наследника, будущего Александра II, что тот разрешит этот коренной вопрос всей русской жизни (свидетельство его младшего сына, великого князя Константина Николаевича. От внимательного взора Кюстина не укрылась и еще одна существенная черта, неотъемлемо присущая самодержавной системе. Еще в самом начале путешествия он обнаружил, что в русской истории существуют, как мы бы теперь сказали, белые пятна. В школах, да и вообще повсюду было, например, запрещено рассказывать об обстоятельствах смерти Павла I, убитого заговорщиками в 1801 году. Как писал Кюстин, «самое событие это никогда никем не упоминается». «Хороший тон повелевает здесь, - продолжал Кюстин свои наблюдения, - превозносить предков императора и поносить его непосредственных предшественников». Общая политика состоит в том, проницательно замечал он, чтобы «забывать о предшествующем царствовании». Знакомо нашим современникам, не правда ли? В другом месте Кюстин замечал: «При виде усилий, с какими здесь стараются уничтожить память о прошлом, я удивляюсь, что еще сохраняют кое-что». Другой основополагающий элемент системы, точно и беспощадно подмеченный Кюстином, - отсутствие в России Николая I свободы. «Все здесь есть, - саркастически восклицал он, - не хватает только свободы, т.е. жизни». Да можно ли говорить о свободе в стране, больше похожей на казарму, чем на что-либо иное.
3. О государственном строе «Русский государственный строй, - утверждал Кюстин, - это строгая военная дисциплина вместо гражданского управления, это перманентное военное положение, ставшее нормальным состоянием государства». Кюстина уже не могли обмануть рассказы крепостников о благодетельности крепостного права для русских крестьян. «Не верьте медоточивым господам, уверяющим вас, - писал он, - что русские крепостные – счастливейшие крестьяне на свете, не верьте им, они вас обманывают. Много крестьянских семейств в отдаленных губерниях голодают, многие погибают от нищеты и жестокого обращения. Все страдают в России, но люди, которыми торгуют, как вещами, страдают больше всех». О несчастии родиться в России «с умом и талантом», как мы помним, писал Пушкин. У Кюстина же мысль иная. В ней самым недвусмысленным образом выразился, как кажется, основной изъян критического анализа России и русской жизни, предпринятого Кустином, - механическое отождествление человека с государством, интересов отдельной личности с государственными. И об этом нельзя не сказать. Кюстин просто не видит возможности для тех, кто родился в стране с деспотическим режимом, идти не вместе с государством. А между тем освободительное движение в России первой четверти XIX века было заметным явлением. Тайное общество, к которому принадлежали многие блестящие и талантливейшие люди того времени, видоизменяясь, просуществовало десять лет и попыталось отстоять идеалы политической и социальное свободы в открытом столкновении с властью. Попытка эта, пусть не увенчавшаяся успехом, - яркое свидетельство, опровергающее умозрительное построения Кюстина. Да и само правительство в начале XIX века уже понимало необходимость реформ. К 1820 году был создан и одобрен Александром I проект русской конституции, по которой Россия превращалась в конституционную монархию, были даже заготовлены манифесты о введении ее в действие, вырабатывались планы освобождения крепостных крестьян. Ничего из задуманного осуществить не удалось, «эпоха великих реформ» оказалась отложенной до 60-х годов, но разложение системы и борьба с ней начались уже тогда. Николай I, ужесточив и законсервировав реакцию, лишь на время сумел поддержать рушащийся строй. Но тем глубже и неизмеримо позорней стало падение страны к концу его царствования.
4. О судьбе народа В книге Кюстина есть страницы, посвященные судьбам томящихся в Сибири декабристов. Они исполнены глубокого сочувствия к жертвам тирании. Но все же сам феномен декабризма не был осознан автором и остался вне поля его зрения. Это вовсе не случайно, ибо декабристы с их стремлением к свободе не укладывались в представления Кюстина о русском народе. Впрочем, он о них и знал немногое. И уж совсем ускользнуло от внимания Кюстина стремление к свободе простого народа. Чаяния русского крестьянства, выразившиеся в исполненном глубокого значения требовании «земли и воли», оказались для него, что называется, тайной за семью печатями. Да и мудрено, если бы это было не так. Кюстина не раз и вполне справедливо упрекали, что петербургское и московское общество он принял за весь русский народ. Представление о простых русских людях, которых он видел лишь из окна своей кареты, он черпал из разговоров в светских гостиных. Впрочем, и тут смог многое почувствовать и понять. Так, он сразу догадался, что благообразные крестьяне, собиравшиеся в Петергофе на дворцовой праздник, в действительности имели мало общего с настоящими крепостными. К концу путешествия он уже писал, что грустные русские песни, «печальные тона» которых «поражают всех иностранцев», сами собой «превращаются в орудие протеста». Но все-таки действительного протеста, вполне осознанного стремления русского крестьянина к свободе Кюстин не понял, хотя все же вскользь упоминал о крестьянских волнениях. Потому и общее его впечатление, что в России не раздается «ни одного голоса, протестующего против бесчеловечности самовластия», монарха, или что «весь русский народ от мала до велика опьянен своим рабством», столь далеки от истины и вызывает вполне закономерный протест. Заключение Проявление всех пороков, свойственных господствовавшему в стране самодержавному строю, Кюстин искал в национальном характере и потому очень часто попадал впросак. Удивительно, как человеку аналитического ума и редкой наблюдательности не приходило в голову, что изменившиеся условия могли бы резко изменить состояние народа, пробудив его к жизни после долговременной дремоты. А ведь так и произошло. После удушающей атмосферы николаевского царствования наступило сперва время «оттепели», а затем и «великих реформ». И откуда что взялось – и блестящая свободная публицистика, и общественное мнение, и смелые реформаторы – и все это решительно противоречило рабству, будто бы заложенному в крови русского народа. Впрочем, и самого Кюстина иногда посещало сомнение. В одном месте своей книги он пишет о сложном переплетении причин, приведших к возникновению самодержавной системы: «Я не знаю, характер ли русского народа создал таких властителей, или же такие властители выработали характер русского народа … Но мне все кажется, что налицо обоюдное влияние. Нигде, кроме России, не мог бы возникнуть подобный государственный строй, но и русский народ не стал бы таким, каков он есть, если бы он жил при ином государственном строе». Вряд ли правильно было бы, однако, сводить рассмотрение книги Кюстина только к оценкам справедливости или несправедливости его общих суждений. Нельзя забывать, что перед нами блистательное описание некоторых сторон русской жизни минувшего столетия, ценное историческое свидетельство. Под пером Кюстина оживает множество деталей, не всегда различимых уже для нас в дымке прошлого. Жадный интерес иностранца-путешественника к незнакомой стране позволил ему подробно воспроизвести внутреннюю жизнь одного из самых пышных и блистательных дворов современной Европы.
Библиографический список 1. Кюстин А. Николаевская Россия: Пер. с фр. – М.: Политиздат, 1990. – 352 с.