• Открыта тема на форуме - Трансляция видео с веб камер Хабаровска
  • Добавлена в библиотеку новая тема - Акцентуация характера
  • Добавлена новая игра - Волшебные приключения Кролика
  • Добавлена веб камера набережная Хабаровска
Место для вашей рекламы.

Судьба человека в тоталитарном государстве. Осип Мандельштам


Судьба человека в тоталитарном государстве. Осип Мандельштам Куда нам пойти? Наша воля горька. Где ты запоешь? Где я рифмой раскинусь Наш посвист, наш рокот распродан с лотка... Как хочешь, распивочно или навынос? Багрицкий Пожалуй, нет больше такого поэта, судьба которого была бы так тесно связана с творчеством, как у Мандельштама. Судьба и творчество, словно переплетенные змеи, проходят через всю его жизнь, накладывая на все свой отпечаток. И поэтому я так подробно останавливаюсь на его биографии. Осип Эмильевич Мандельштам родился 15 января 1891 года в Варшаве в семье мастера-кожевенника, мелкого торговца. Через год семья поселяется в Павловске, затем в 1897 переезжает на жительство в Петербург. Здесь Мандельштам заканчивает одно из лучших петербургских учебных заведений — Тенишевское коммерческое училище, давшее ему прочные знания в гуманитарных науках, отсюда началось его увлечение поэзией, музыкой, театром (директор училища поэт-символист Вл. Гиппиус способствовал этому интересу). Каникулы он проводил в Павловске, в Финляндии, в Прибалтике. Уже в школьные годы у Осипа Мандельштама началось увлечение поэзией, музыкой, театром. Расширению и углублению его литературных интересов содействовал директор Тенишевского училища В. В. Гиппиус, поэт-символист, печатавшийся под псевдонимом "Владимир Бестужев”. Живя в Павловске, Мандельштам посещал музыкальные вечера в привокзальном концертном зале. В театре на него сильнейшее впечатление произвела В. Ф. Комиссаржевская. 1907 – 1910 годы Мандельштам проводит в Париже. Его занимают проблемы идеалистической философии, и в 1909 – 1910 годах он эпизодически посещает в Петербурге собрания Религиозно-филисофского общества. Он увлекается идеями и творчеством писателей-символистов, становится гостем так называемой "башни” Вячеслава Иванова — квартиры этого поэта и теоретика символизма, где регулярно собирались литераторы, главным образом разделявшие с хозяином дома его идейно-эстетические искания и убеждения. Литературный дебют Мандельштама состоялся в 1910, когда в журнале "Аполлон” были напечатаны его пять стихотворений. В 1911 году Мандельштам поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, стремясь систематизировать свои знания. К этому времени он прочно входит в литературную среду — у него появляются контакты с организованным Н. Гумилевым "Цехом поэтов”, складываются добрые отношения с Кузминым, Сергеем Городецким. Мандельштам выступает в печати не только со стихами, но и со статьями на литературные темы. В 1913 вышла в свет первая книга Осипа Мандельштама "Камень” (затем переизданная в 1916 и 1923). Этот сборник сразу поставил автора в ряды зрелых и значительных поэтов. Уже книга "Камень” показала, что Мандельштам занял в акмеизме несколько обособленное место, его отличие от большинства поэтов-акмеистов приобрело социальную отчетливость в годы первой мировой войны и после октября 1917 года. Вот пример одного из его стихотворений, опубликованных в сборнике "Камень”: Смутно-дышащими листьями Черный ветер шелестит, И трепещущая ласточка В темном небе круг чертит. Тихо спорят в сердце ласковом Умирающем моем Наступающие сумерки С догорающим лучом. А над лесом вечереющим Встала полная луна, Отчего так мало музыки И такая тишина. Вот такими грустно-меланхоличными настроениями пронизаны многие стихотворения из сборника "Камень”. В этом стихотворении есть настроение, очень точно переданное автором. В предоктябрьские годы у Мандельштама появляются новые знакомства. Он обменивается стихами с Мариной Цветаевой, сотрудничает с Ларисой Рейснер в журнале "Рудин”, в 1915 году встречается в Крыму с Максимилианом Волошиным. Затем, летом 1917 года, снова приезжает в Крым, в Алушту. В 1918 году поэт живет то в Москве, то в Петрограде. В 1918 году он вновь в Крыму, потом в Тифлисе, куда он приехал ненадолго и куда приезжал снова и снова. В конце 1920 года Мандельштам поселился в Петрограде, где получил комнату в Доме искусств, потом в Доме ученых. Н. Чуковский свидетельствует: "...у него никогда не было не только имущества, но и постоянной оседлости — он вел бродячий образ жизни. Он приезжал с женой в какой-нибудь город, жил там несколько месяцев у своих поклонников, любителей поэзии, до тех пор, пока не надоедало, и ехал в какое-нибудь другое место. Так живал он в Тбилиси, в Ереване, в Ростове, в Перми”. Двадцатые годы для Мандельштама были временем интенсивной и разнообразной творческой работы. Были созданы новые стихи, вышли новые поэтические сборники — "Tristia”(1922), объединивший стихи 1916 – 1920 годов, "Вторая книга” (1923), куда вошли произведения 1916 – 1922 годов, "Стихотворения” (1928) — книга избранной лирики за время с 1908 по 1925 год. Поэт продолжал публиковать статьи о литературе, и его избранные критические статьи с 1910 по 1924 год составили сборник "О поэзии” (1928). Были изданы две книги прозы — повесть "Шум времени” (1925) и "Египетская марка” (1928). Много времени и сил отдал Мандельштам переводческой работе. Отлично владея французским, немецким, английским языками, он брался нередко в целях заработка за переводы прозаических произведений современных зарубежных писателей. Так были сделаны, зачастую продиктованы на пишущую машинку, переводы французов — Ж. Ромена "Обормоты”, Ж. Дюамеля "Письма к моему другу Патагонцу”, немцев А. Даудистеля "Жертва”, Ф. Геллера "Тысяча вторая ночь”, американца У. Синклера "Машина” и другие. С большим и любовным вниманием работал поэт над переводами из В. Скотта. "Скудный луч холодной мукою...” — это стихотворение было написано Мандельштамом в 1911 году. Автор как бы вводит нас в своеобразный, поэтический мир тонких, сложных ассоциаций, воплощенных художественным словом. Стихотворения Мандельштама отличает яркая образность. В данном стихотворении душа, окутанная печалью, ассоциируется у поэта с "колокольней отуманенной”, с которой кто-то "снял колокола”. Автор как бы погружает читателя в мир чувств, образов. Потрясает сравнение собственной печали с "птицей серою”. Вот где проявляется мастерство писателя! Мандельштам стремится передать неуловимые, чуть заметные движения человеческой души: ...Полуявь и полусон. Забытье неутоленное Дум туманный перезвон... Мастерство писателя-поэта проявляется в том, что мы, читатели, ощущаем и видим то, о чем поэт пишет. И стоит осиротелая И немая вышина Как пустая башня белая, Где туман и тишина. Мандельштам очень точно подбирает эпитеты: "скудный луч”, "птицу серую”, "птица раненая” и т. п. Например, в стихотворении "На перламутровый челнок...” Мандельштам сравнивает однообразные движения человеческих рук с "приливами и отливами”, а ладонь — с "раковиной”, которая "...то гаснет, к теням тяготея, то в розовый уйдет огонь...”. В своих стихах о любви Мандельштам показывает нам всю красоту этого чувства, заманчивость, прелесть. ...Там — я любить не мог Здесь — я любить боюсь... Осенью 1933 года Осип Мандельштам написал небольшое стихотворение: Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там помянут кремлевского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища. А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто мяучит, кто плачет, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет. Как подковы кует за указом указ — Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него — то малина И широкая грудь осетина. В ночь с 13-го на 14-ое мая 1934 года Осип Мандельштам был арестован. Думается, нет нужды объяснять почему. По просьбе жены поэта за Мандельштама взялся хлопотать Н. И. Бухарин. Он думал, что Мандельштама взяли за "обычные отщепенческие” стихи (что-нибудь вроде "Волка”). Однако узнав, что Мандельштам арестован "за эпиграмму на Сталина”, Бухарин пришел в ужас. Бухарин искренне симпатизировал Мандельштаму, неоднократно помогал ему, да и в этот раз, пока не выяснилось, за что тот арестован, делал все, чтобы смягчить его участь. Понимал ли уже Бухарин в 1934 году, на краю какой пропасти он стоит. Но как бы то ни было, он точно знал, что заступничество за человека, написавшего такие стихи, угрожает не только его положению, но и самой жизни. Да и Демьян Бедный висел на волоске от смерти после того, как неосторожно сказал где-то, что терпеть не может, когда Сталин листает редкие книги в его библиотеке своими жирными пальцами. Кстати, отсюда и строка Мандельштама: "...его толстые пальцы, как черви, жирны...”. Когда стало известно о том, что Мандельштам арестован за стихи о Сталине, друзья и близкие поэта поняли, что надеяться не на что. Да и раньше, до ареста, все, кто знал эти стихи, не сомневались, что он за них поплатится жизнью. И вдруг произошло чудо. Мандельштама не только не расстреляли, но даже не послали на "канал”. Он отделался сравнительно легкой ссылкой в Чердынь, куда вместе с ним разрешили выехать и его жене. А вскоре и эта ссылка была отменена. Мандельштамам было разрешено поселиться где угодно, кроме двенадцати крупнейших городов страны (тогда это называлось "минус двенадцать”). Не имея возможности долго выбирать (знакомых, кроме как в двенадцати запрещенных городах, у них не было нигде), Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна наугад назвали Воронеж. Сам Мандельштам говорил, что с момента ареста он все готовился к расстрелу: "Ведь у нас это случается и по меньшим поводам”. Следователь прямо угрожал расстрелом не только ему, но и всем "сообщникам” (то есть тем, кому Мандельштам прочел стихотворение). А причина вот в чем. Сталин всю жизнь испытывал суеверное уважение к поэтам. Мандельштам это остро чувствовал. Недаром он говорил жене: "Что ты жалуешься, поэзию уважают только у нас. За нее убивают. Только у нас. Больше нигде...” Уважение Сталина к поэтам проявлялось не только в том, что поэтов убивали. Сталин прекрасно понимал, что мнение о нем потомков во многом будет зависеть от того, что о нем напишут поэты. Разумеется, не всякие, а те, стихам которых суждена долгая жизнь. Узнав, что Мандельштам считался крупным поэтом, он решил до поры до времени его не убивать. Он понимал, что убийством поэта действие стихов не остановишь. Стихи уже существовали, распространялись в списках, передавались изустно. Убить поэта — это пустяки. Это же самое простое. Сталин был умнее. Он хотел добиться большего. Он хотел заставить Мандельштама написать другие стихи. Стихи, возвеличивающие Сталина. Стихи в обмен на жизнь. Само собой, все это только гипотеза, но, как представляется, весьма правдоподобная. Стихи, возвеличивающие Сталина, писали многие поэты. Но Сталину нужно было, чтобы его воспел именно Мандельштам. Потому что Мандельштам был — "чужой”. У Сталина был острый интерес к "чужым”. К Булгакову, например. Не случайно он смотрел "Дни Турбиных” пятнадцать раз и не случайно заставил Поскребышева в ночь смерти Булгакова звонить и справляться: "Правда ли, что писатель Булгаков умер?” Мандельштам понял намерения Сталина. (А может ему намекнули, помогли понять). Так или иначе, доведенный до отчаяния, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строк. Он решил написать ожидаемую от него "Оду Сталину”. В результате на свет явилась долгожданная "Ода”, завершающаяся такой торжественной кодой: …И шестикратно я в сознанье берегу, Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы, Его огромный путь — через тайгу И ленинский октябрь — до выполненной клятвы. …Правдивей правды нет, чем искренность бойца: Для чести и любви, для доблести и стали Есть имя славное для сильных губ чтеца — Его мы слышали, и мы его застали. Казалось, что расчет Сталина полностью оправдался. Стихи были написаны. Теперь Мандельштама можно и убить. Но Сталин ошибся. Потому что такие стихи мог написать Лебедев-Кумач. Или Долматовский. Или Ошанин. Кто угодно! Чтобы написать такие стихи не надо быть Мандельштамом. Чтобы получить такие стихи, не стоило вести всю эту сложную игру. Справедливости ради следует отметить, что Лебедев-Кумач или Долматовский бесхитростно срифмовали бы "стали” и "Сталин”. Мандельштам, инстинктивно озабоченный соображениями элементарного вкуса, обманул привычные ожидания читателей последней, чуть менее банальной строкой: "...Его мы слышали, и мы его застали”. Слегка превышают возможности Долматовского, Ошанина и Лебедева-Кумача слова: "для сильных губ чтеца”. Но "...Есть имя славное...” — это уже чистый, беспримесный, стопроцентный Лебедев-Кумач. Но Мандельштам был очень слабый человек. Он боится, что останется один. Мандельштам утратил чувство собственной правоты. А это очень опасно для творческих людей. Если поэт или писатель не верит в то, что пишет — это опасный синдром. А еще хуже, когда поэт вырывает себе право жить своими стихами. На этом, собственно, и заканчивается Мандельштам поэт, а остается Мандельштам рифмоплет. Мандельштам начинает судорожно "перековываться”. Изменяй меня, край, перекраивай, Чуден жар прикрепленной земли! Захлебнулась винтовка Чапаева, Помоги, развяжи, раздели! Из последних сил он пытается убедить себя в том, что прав был тот "строитель чудотворный”, а он, Мандельштам, заблуждался, и чем скорее он откажется от своих заблуждений, тем вернее приблизится к истине: Я должен жить, дыша и большевея, Работать речь, не слушаясь — сам друг, — Я слышу в Арктике машин советских стук, Я помню все: немецких братьев шеи, И что лиловым гребнем Лорелеи Садовник и палач наполнил свой досуг. И не ограблен я, и не надломлен, Но только что всего переогромлен… Как Слово о Полку, струна моя туга, И в голосе моем после удушья Звучит земля — последнее оружье — Сухая влажность черноземных га! Признать разумность происходящего — это было для Мандельштама гораздо больше, чем принять одну историческую концепцию и отказаться от другой. Это значило для него не просто отречься от своих взглядов. Это значило отречься от самого себя, от своей души; стереть, выжечь каленым железом из самых глубин подсознания свою прежнюю личность. И Мандельштам пошел на это. Слова Мандельштама о том, что он входит в жизнь, "как в колхоз идет единоличник”, не были риторическими. Он действительно как бы вступал в мир заново, отказавшись от всего накопленного им прежде духовного имущества, от всех — без исключения! — даже самых интимных, самых дорогих ему "предметов” своего духовного обихода. Закончить хочется отрывком из Булгакова: — Чтобы убедиться в том, что Достоевский писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? — обратился Коровьев к Бегемоту. — Пари держу, что не было, — ответил тот... Таким образом, засаленная шапочка с буквой "М”, которую демонстрирует булгаковский Мастер Иванушке, заменяет ему то удостоверение, которого не оказалось у Коровьева и Бегемота. Она удостоверяет, что он писатель Божьей милостью. Писатель не потому, что кто-то назначил его на эту должность, а потому, что написанное им обладает некоей духовной властью. Властью над душами людей. В этом смысле Мандельштам тоже был МАСТЕР. Библиографический список
1. Осип Мандельштам. Стихотворения. Советский писатель, Ленинград, 1973 г. 2. Осип Мандельштам. Стихотворения. Переводы. Очерки. Статьи. Тбилиси, "Мерани”. 1990 г. 3. Заложник вечности. Случай Мандельштама. Бенедикт Сарнов. Москва. 1990 г. 4. Мастер и Маргарита. Михаил Булгаков. Москва, "Худ. Литер”. 1988 г. 5. Журнал "Москва”. № 8, 1964 г. Стр. 150 – 151. 6. Советский энциклопедический словарь. 1990 г.


Категория: Литература | Добавил: Admin (23.07.2011)
Просмотров: 1626 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Реклама
Место для вашей рекламы.
Возможно вам будет интерестно также информация ниже:
Реклама
Вход на сайт
Категории раздела
  • Игрушки
  • Библиотека
  • Статистика

Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Реклама