Философские мысли о творчестве Ф. М. Достоевского

Философские мысли о творчестве Ф. М. Достоевского Творчество Федора Михайловича Достоевского (1821 – 1881) принадлежит столько же литературе, сколько и философии. Ни в чем это не выражается с большей яркостью, как в том, что он и доныне вдохновляет философскую мысль. Комментаторы и исследователи творчества Достоевского продолжают реконструировать его идеи, — и самое разнообразие этих комментариев зависит не от какой-либо неясности у Достоевского в выражении его идеи, а, наоборот, от сложности и глубины их. Диалектика идей в творчестве писателя воплощается у него в столкновениях различных персонажей — носителей разных мировоззрений и философских направлений. Творчество Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа, — это темы антропологии, философии истории, этики, философии религии. В этой области обилие и глубина идей у Достоевского поразительны, — он принадлежит к тем творческим умам, которые страдают от изобилия, а не от недостатка идей. Не получив систематического философского образования, Достоевский очень много читал, впитывая в себя различные философские идеи и откликаясь на них в своих размышлениях и литературной деятельности. Поскольку он пробовал выйти за пределы чисто-художественного творчества (ему несомненно был присущ и дар публициста), тем не менее, он всегда оставался мыслителем и художником. Его "Дневник Писателя”, оригинальный по своему стилю, заполнен небольшими художественными этюдами. Для того, чтобы проследить направление и развитие философской мысли Достоевского, необходимо обратиться к истокам его жизни и творчества. Федор Михайлович Достоевский родился в Москве в семье военного врача. Детство его прошло среди бедных домишек Марьиной рощи, семья жила бедно, но родители хотели дать детям хорошее образование: "я происходил из семейства русского и благочестивого... Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть ли не с первого года; мне было всего лишь десять лет, когда я знал почти все главные эпизоды русской истории”. По окончании подготовительного училища, Достоевский вместе со старшим братом поступил в Военно-Инженерное Училище (в Петербурге). В эти годы в его семье произошла тяжелая драма — его отец был убит крестьянами его деревни (мстившими ему за свирепость). "Семейное предание гласит, — пишет по этому поводу дочь Достоевского, — что с Достоевским при первом известии о смерти отца сделался первый припадок эпилепсии”. В годы пребывания в Инженерном Училище Достоевский свел дружбу с неким И. Н. Шидловским, "романтиком, обратившимся (позже) на путь религиозных исканий” (по характеристике его биографа), имевшим несомненное влияние на Достоевского. "Читая с ним (то есть с Шидловским) Шиллера, — писал Достоевский брату, — я поверял на нем и благородного, пламенного Дон-Карлоса, и маркиза Позу... имя Шиллера стало мне родным, каким-то волшебным звуком, вызывающим столько мечтаний...”. В эти годы Достоевский жадно впитывает в себя влияния романтической поэзии (между прочим, Виктор Гюго). В 1843-м году Достоевский окончил офицерские классы Инженерного Училища, получил место в инженерном ведомстве, но недолго оставался на службе и скоро вышел в отставку. Жил он все время очень бедно и даже когда получал из дому довольно значительные суммы, очень быстро эти деньги у него расходились. В 1845-м году он печатает свое первое произведение "Бедные люди”, сразу выдвинувшее его в первоклассные писатели. С этого времени Достоевский с упоением отдается литературной деятельности, — впрочем, следующие за "Бедными людьми” произведения вызвали у его почитателей разочарование и недоумение. В это же время в жизни Достоевского назревает крупное событие — его сближение с кружком Петрашевского, приведшее позже к ссылке на каторжные работы в Сибирь. В жизни Достоевского это было настоящим переломом, — во втором периоде творчества (открывшемся "Записками из Мертвого Дома”, 1855 г.) мы встречаем уже иной строй мысли, новое, трагическое восприятие жизни. Надо иметь в виду, что еще после появления в печати "Бедных людей”, у Достоевского его прежний романтизм сильно накренился в сторону социализма; особенно сильно было в это время влияние Жорж Санд и французского утопического социализма. Этот ранний социализм Достоевского надо считать очень важным, а отчасти даже решающим фактором в духовных исканиях его: социализм этот был не чем иным, как тем самым "этическим имманентизмом”, который лежал и лежит в основе всякой теории прогресса, в том числе и той философии жизни, которую мы видели у Толстого. Это есть вера в основное и "естественное” добро человеческой природы, в "естественную” возможность подлинного и всецелого "счастья”, устраиваемого "естественными” же путями. Это есть прямое и решительное отвержение учения о "радикальном зле” человеческой природы, говоря терминами Канта, — отвержение доктрины первородного греха и доктрины искупления и спасения, во Христе принесенного людям. В отношении к духовным исканиям Достоевского, весь этот строй мысли следовало бы называть "христианским натурализмом”, возлагающим все надежды на то христианское озарение человека, которое вошло в мир через Боговоплощение и нашло свое высшее выражение в Преображении Спасителя. Это есть христианство без Голгофы, христианство лишь Вифлеема и Фавора. Конечно, это есть своеобразное, христиански отраженное сочетание руссоизма и шиллерианства, — это есть вера в "естество” и признание природного, хотя бы и скрытого под внешними наслоениями благородства, скрытой "святыни” человеческой души или, как выражается Достоевский в статье, посвященной Жорж Санд, признание "совершенства души человеческой”. Идеалистически окрашенный социализм и связал Достоевского с петрашевцами. "Я уже в 1846-м году был посвящен (Белинским), — писал Достоевский в Дневнике, — во всю "правду” грядущего "обновленного мира” и во всю "святость будущего коммунистического общества”. "Я страстно принял тогда все это учение”, — вспоминает Достоевский в другом месте ту же эпоху. Как увидим дальше, Достоевский всю жизнь не отходил от этого "христианского натурализма” и веры в скрытое, не явленное, но подлинное "совершенство” человеческой натуры, — это один из двух центров его духовного мира. Во всяком случае, участие в кружке "петрашевцев” закончилось для Достоевского печально, — он был арестован, присужден к ссылке на каторгу на четыре года. Однако, первоначально было сообщено Достоевскому (как и другим), что они присуждены к смертной казни. Осужденных привезли на площадь, сделали все приготовления к казни (расстрелу), но когда все было готово, тогда было объявлено, что все помилованы, что смертная казнь заменена каторгой... Близость к смерти не могла не потрясти Достоевского, — но это потрясение было только вступлением ко всему тому страшному, что пришлось еще пережить на каторге. Здесь-то и совершился глубокий внутренний и идейный перелом в Достоевском, который определил все его дальнейшие духовные искания. После освобождения от каторги Достоевский пробыл еще несколько лет в Сибири и здесь он женился, снова вернулся к литературной работе (здесь были написаны "Записки из Мертвого дома”, ряд рассказов). Через несколько лет ему было, наконец, разрешено вернуться в Европейскую Россию (в 1859-ом году) — сначала в г. Тверь, а через несколько месяцев — в Петербург. В 1861-м году он вместе со старшим братом стал издавать журнал "Время”, программа которого заключалась в развитии новой идеологии "почвенничества” и в упразднении распри западников и славянофилов. В объявлении о подписке на журнал было сказано: "Мы убедились, наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача — создать себе форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей”. "Мы предугадываем, что... русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, какие развивает Европа”. Главными сотрудниками журнала "Время” были братья Достоевские, Ап. Григорьев, Н. Н. Страхов. В 1863-м году за статью Страхова, посвященную польскому вопросу и написанную в либеральном духе, журнал был закрыт, — но через год брату Достоевского было разрешено издание журнала под новым названием. Действительно, в 1864-м году Достоевские стали издавать журнал "Эпоха”, но денежные затруднения, созданные раньше закрытием журнала "Время”, были столь сильны, что пришлось прекратить издание "Эпохи”. Значение этого периода в развитии творчества Достоевского заключалось в том, что в нем проявился вкус к публицистике. Достоевский создал свой особенный стиль публицистики (его унаследовал больше других Розанов), — и, например, "Дневник Писателя” (который он издавал в последние годы жизни) остается до сих пор драгоценным материалом для изучения идей Достоевского. Несмотря на близость к текущей жизни, "Дневник Писателя” сохраняет свою значительность и сейчас по богатству идей и по глубине мыслей. Мысль Достоевского часто достигает здесь предельной четкости и выразительности. Но, конечно, главной формой творчества в этот (т. е. после каторги) период было литературное творчество. Этот период был наиболее продуктивным в творчестве писателя, один за другим выходят романы — "Преступление и наказание”, "Идиот”, "Подросток”, "Бесы” и, наконец, "Братья Карамазовы”. Сейчас уже известны чрезвычайно широкие философские замыслы указанных произведений, — и тщательный анализ разных редакций их показывает, как много вкладывал Достоевский в свое художественное творчество. Много раз уже указывалось, что под "эмпирической” тканью во всех этих произведениях есть еще иной план, который, вслед за Вячеславом Ивановым, часто называют "метафизическим”. Действительно, в главных "героях” Достоевского перед нами не только живая, конкретная личность, но в ее судьбе, динамике ее развития Достоевским прослеживается диалектика той или иной идеи. Философское, идейное творчество Достоевского искало своего выражения в художественном творчестве, — и мощь художественного дарования его в том и сказалась, что он в эмпирическом рисунке следует чисто-художественному чутью и не подгоняет художественного творчества под свои идеи (как это мы постоянно находим, например, у Толстого). Примечательнейшим фактом в жизни Достоевского было его выступление на так называемом "Пушкинском празднике” в мае 1880-го года, когда освящали памятник Пушкину в Москве. Все русские писатели (кроме Л. Толстого) приехали на этот праздник, который был действительно праздником литературы, как таковой. Все речи до Достоевского были интересными и восхищали слушателей, но когда Достоевский произнес свою речь, впечатление было столь велико, что в общем подъеме и возбуждении казались исчезнувшими все прежние идейные разногласия. Они как бы потонули, растворились, чтобы слиться в новом энтузиазме "всечеловеческой” идеи, которую с таким необыкновенным подъемом провозгласил Достоевский. Позднее в различных журналах началась острая критика этой речи, но она, если и не начала никакой новой эпохи в русской идейной жизни, то сама по себе является действительно замечательной. А в творчестве Достоевского она означает, в сущности, возврат к той позиции, которую Достоевский занимал в первое время после возвращения из Сибири. Увы, приближалась смерть, прервавшая творчество Достоевского в самом расцвете его таланта. В 1881-м году его не стало... Смерть Достоевского поразила своей неожиданностью русское общество; искренняя и глубокая печаль охватила сердца всех. На похоронах Достоевского, принявших совершенно небывалый характер, приняли участие студенчество, различные литературные, научные, общественные круги... В основе всей идейной жизни, всех исканий и построений Достоевского были его религиозные искания. Достоевский всю жизнь оставался религиозной натурой, всю жизнь "мучился”, по его выражению, мыслью о Боге. Поэтому в лице Достоевского больше, чем в лице кого-либо другого, мы имеем дело с философским творчеством, выраставшим из религиозного сознания. Но исключительная значимость идейного творчества Достоевского заключалась как раз в том, что он с огромной силой и непревзойденной глубиной вскрывает религиозную проблематику в темах антропологии, этики, эстетики, историософии. Именно в осознании этих проблем с точки зрения религии и состояло то, о чем он говорил, что его "мучил Бог”. В "Записной книжке” Достоевского читаем: "и в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла”. Но эти сомнения рождались из глубин самого религиозного сознания; все они связаны с одной и той же темой — о взаимоотношении и связи Бога и мира. У Достоевского никогда не было сомнений в бытии Бога, но перед ним всегда вставал (и в разные периоды по-разному решался) вопрос о том, что следует из бытия Божия для мира, для человека и его исторического действования. Возможно ли религиозное (во Христе) восприятие и участие в ней культуры? Человек, каков он в действительности есть, его деятельность и искания могут ли быть религиозно оправданы и осмыслены? Зло в человеке, зло в истории, мировые страдания могут ли быть религиозно оправданы и приняты? Если угодно, можно все это рассматривать, как различные выражения проблемы. Не только "Бог мучил” всю жизнь Достоевского, но он и всю жизнь боролся с Богом, — и этот интимный религиозный процесс и лежал в основе диалектики всего духовного процесса в нем. Но Достоевский не со стороны, а изнутри носил в себе и всю проблематику культуры, все ее мечты и идеалы, ее вдохновения и радости, ее правду и неправду. Внутренней разнородности христианства и культуры Достоевский никогда не утверждал, наоборот, в нем была всегда глубочайшая уверенность в возможности их подлинного сочетания. Поэтому мы не найдем у него нигде той вражды к культуре, какую, например, мы видели у Толстого. Но с тем большей силой Достоевский отталкивался от секуляризма — от разъединения Церкви и культуры, от радикального индивидуализма ("обособления”, как любил он выражаться), от "атеистической” культуры современности. Секуляризм и был для Достоевского скрытым, а чаще — явным атеизмом. Когда Достоевский увлекся социализмом, то он "страстно” принял его, но и тогда он не отделял этой "страстной” веры в осуществление правды на земле от веры во Христа. Он потому и ушел вскоре от Белинского (за которым, по его собственному признанию, сначала "страстно” следовал), что Белинский "ругал” Христа. Без преувеличения можно сказать, что увлечение социализмом было связано у Достоевского с его религиозными исканиями. Правда, в дальнейшем мысль Достоевского все время движется в линиях антиномизма, его положительные построения имеют рядом с собой острые и решительные отрицания, но такова уже сила и высота мысли его. Редко кто из русских мыслителей так чувствовал диалектические зигзаги в движении идеи... Но и антиномизм Достоевского коренился в его религиозном же сознании и вне этого религиозного сознания невозможно даже надлежаще оценить антиномизм в его основаниях у Достоевского. Во всяком случае, раннее увлечение социализмом вплотную подвело религиозное сознание Достоевского к основным проблемам культуры. И здесь же надо искать ключи и к "христианскому натурализму” Достоевского — к вере в добро в человеке, в его "естество”. В довольно позднем отрывке (Дневник за 1877-й год) Достоевский писал: "величайшая красота человека... величайшая чистота его... обращаются ни во что, проходят без пользы человечеству... единственно потому, что всем этим дарам не хватило гения, чтобы управить этим богатством”. В этих словах очень ясно выражен один полюс в основной историософской антиномии у Достоевского — вера в "естество”, его скрытую "святыню”, но и признание, что для плодотворного действия этой "святыни” не хватает "умения” "управить” ее богатством. Мы еще вернемся к этой теме при систематическом анализе философских идей Достоевского, — сейчас нам нужно указать на то, что мысль его не удержалась на позиции христианского натурализма и с исключительной глубиной приблизилась к противоположному тезису о внутренней двусмысленности человеческого естества, даже двусмысленности красоты, к учению о трагизме "естественной” свободы, уводящей человека к преступлению, и т. д. Неверно утверждать, как это делает, например, Шестов, что у Достоевского после каторги произошло полное перерождение его прежних взглядов, что "от прошлых убеждений у Достоевского не осталось и следа”. Наоборот, его мысль до конца дней движется в линиях антиномизма, — в частности христианский натурализм, с одной стороны, и неверие в "естество”, с другой, продолжают все время жить в нем, так и не найдя завершающего, целостного синтеза. Почвенничество (как одно из проявлений христианского натурализма) и в то же время высокий идеал вселенского христианства, переступающего границы народности; страстная защита личности, этический персонализм в высшем и напряженнейшем его выражении, — и рядом разоблачения "человека из подполья”; вера в то, что "красота спасет мир”, а рядом горькое раздумье о том, что "красота, это — страшная и ужасная вещь”, — все эти антиномии не ослабевают, а, наоборот, все больше заостряются к концу жизни Достоевского. И все это было имманентной диалектикой религиозного сознания Достоевского. Вся философская значительность Достоевского, все его идейное влияние в истории русской мысли в том и заключались, что он с изумительной силой и глубиной раскрыл проблематику религиозного подхода к теме культуры. Историософская установка в этом смысле доминирует над всей мыслью Достоевского, — и его глубочайшие прозрения в вопросах антропологии, этики, эстетики всегда были внутренне координированы с его историософскими размышлениями. Философское творчество Достоевского, в его наиболее глубоких исследованиях, касалось лишь "философии духа”, но зато в этой области оно достигало исключительной значительности. Антропология, этика, историософия — все это трактуется Достоевским остро и глубоко. Для русской (только ли для русской?) мысли Достоевский дал чрезвычайно много — недаром последующие поколения мыслителей в огромном большинстве своем связывали свое творчество с Достоевским. Но особое значение имеет то, что Достоевский большое внимание уделил проблеме культуры внутри самого религиозного сознания. То пророческое ожидание "православной культуры”, которое зародилось впервые у Гоголя и которое намечало действительно новые пути исторического действования, впервые у Достоевского становится центральной темой исканий. Неизбежный исход религиозного процесса на Западе, у Достоевского окончательно превращается в одну из религиозных установок. Раскольников воплощает собою отрыв человеческого духа от религиозного сознания и раскрывает неизбежность религиозного истолкования этого отрыва от Бога. Возвращение мысли к исконному религиозному началу не подавляет, не устраняет ни одной глубокой проблемы человеческого духа. Достоевским открывается в сущности новый период в истории русской мысли; хотя значительность и фундаментальность религиозной установки все время утверждались русскими мыслителями, но только у Достоевского все проблемы человеческого духа становятся проблемами религиозного порядка. Конечно, это сразу же и осложняет религиозную установку и грозит возможностью отрыва от классических формулировок, идущих от св. Отцов, но это же оказывается и основой чрезвычайного и плодотворнейшего расцвета в дальнейшем русской религиозно-философской мысли.